Словно жизнь не прошла, словно юность моя не промчалась…
27 ИЮНЯ ИСПОЛНЯЕТСЯ 100 ЛЕТ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО ПИСАТЕЛЯ, АВТОРА КНИГИ «ЛИСТЬЯ ДУБА» Г.В. МЕТЕЛЬСКОГО
Так бывает нередко: сначала мы знакомимся с писателем по его книгам, и только потом (если выпадет случай… лягут карты?., или что-то произойдет в небесных сферах?..) судьба дарит нам личную встречу.
Осенью 1974 года, перебирая скудные полки в одном из районных «Когизов» (кто помнит сегодня это название?), я наткнулся на книжку, о которой не слыхал ранее, но которая сразу же привлекла мое внимание. Называлась она «Листья дуба» и имела подзаголовок «Повесть о родной стороне». Фамилия автора Г. Метельского мне почти ни о чем не говорила, но очень соответствовала лирическому повествованию о Брянском крае. Книжку выпустила редакция географической литературы издательства «Мысль». И это было немного странно: краеведческими трудами обычно занимались местные издательства. По-хорошему удивлял и тираж: 65 000 экземпляров. Притом что «издание второе, дополненное». Да и аннотация к повести была составлена в духе Паустовского: «Книга эта о брянских краях, об их задумчивых тихих реках и знаменитых дубравах, о больших и маленьких городах, современных бойких трактах и тихих проселках, по которым многие сотни километров проехал и прошел автор, чтобы ближе познакомиться с этим краем и рассказать о нем в своей книге».
Так, за восемь лет до нашей первой с Георгием Васильевичем встречи на празднике поэзии в селе Красный Рог под тихошумной сенью толстовских лип и вязов, открыл я для себя писателя-земляка. И был горд, что у нас с ним одни корни — стародубские. О родном городе Георгий Метельский писал и в других своих книгах. Но все же самые проникновенные, «метельско-Паустовские» страницы о Стародубе — в «Листьях дуба». Есть у этой книги обаяние и какая-то теплота, которые ощущаешь и теперь, через многие годы после первого знакомства с нею…
Метельскому повезло родиться в городе, где, кажется, сам воздух пропитан древностью и памятью о больших и малых событиях в его тысячелетней истории. Но и Стародуб вправе гордиться своим преданным летописцем. Не историк и не краевед, что называется, в чистом виде, закончивший свои дни в Вильнюсе, куда приехал, как и автор повести «Убиты под Москвой», писатель Константин Воробьев, вскоре после Победы, Георгий Васильевич всю жизнь творил литературно-художественную летопись малой родины, от которой, несмотря на прописку в большом столичном городе, его ничто не могло оторвать.
Я видел много мест красивей в чужой, не нашей стороне — светлей леса, тучнее нивы, Пышней пейзажи при луне. Но отчего ж душой скорбящей не испытал я в том раю той молчаливой, той щемящей любви к ним, как в родном краю...
Это строчки из его стихотворения «Мой исток». «Чужая сторона» — не плод фантазии. Метельский исколесил за свою жизнь тысячи дорог. А жизнь его была долгой… Стихи писал с юности, знал и любил поэзию. Выпустил три сборника, последний уже перед смертью. Несмотря на склонность к стихотворчеству, природное умение рифмовать, «поэтическим Колумбом» Георгий Васильевич себя не считал. Он вообще был человеком скромным, деликатным, знал цену своим писаниям: какими-то книгами дорожил больше, другие издания не становились заметным событием даже для самого автора. Речь в первую очередь о заказных биографических хрониках, написанных для тиражной, но малочитаемои и в советские времена серии «Пламенные революционеры». Конечно, изучая жизнь бакинского комиссара Гриши Фиолетова, следя за перипетиями профессиональной революционной деятельности большевика Смидовича, Георгий Метельский не оставался бесстрастным по отношению к своим героям. Он был скрупулезен и дотошен в мелочах, умело выстраивал фабулу, но канон жанра хроники не давал большого простора писательской фантазии. Куда ближе Метельскому — литератору и человеку — были его великие земляки Федор Тютчев и Алексей Толстой. К их судьбам и творчеству обращался неоднократно. Им посвящены его поэтические циклы в сборнике «Одолевая высоту». Редкий праздник в течение десятилетий в Красном Роге и Овстуге обходился без участия Метельского.
Через всю жизнь Георгий Васильевич пронес интерес к самобытной личности профессора Петербургской консерватории А.И.Рубца, могучий облик которого, по преданию, послужил натурой для Ильи Репина в период работы художника над его «Запорожцами». Ослепший профессор-музыкант последние годы жизни провел в Стародубе. Здесь же и был похоронен. На земле своих предков, которую он так любил, хотел упокоиться и Георгий Васильевич. Не случилось…
В последние годы, особенно после крушения СССР, писатель чувствовал себя в Вильнюсе неуютно. Впрочем, как и многие другие соотечественники, не проклявшие советского прошлого, не участвовавшие в националистической истерии, которую время от времени подогревали закоперщики из Народного фронта и их западные покровители.
В июне 94-го, творя газетный отчет с праздника в Овстуге, я назвал Метельского в числе немногих литераторов, которых так не хватало мне на традиционном поэтическом торжестве. Каким-то образом (могу только догадываться) публикация попала в Вильнюс. А спустя несколько месяцев Георгий Васильевич неожиданно появился в редакции «Брянских известий». В видавшем виды светлом плаще и костюме, купленном явно не в модном бутике стремительно обуржуазившейся Литвы. В Брянск рванул из Москвы, куда позвали на какое-то армейское совещание писателей, сочиняющих (сочинявших?) для пограничников. Симпозиум не состоялся… До охраны ли границ, когда рухнула империя? Из столицы 83-летний Георгий Васильевич ехал в общем вагоне. Расстроенный… Денег не было даже на постель. Выглядел он уставшим — бессонную ночь выдавали покрасневшие глаза. За чашкой чая и неспешным разговором о житье-бытье, не только литературном, вспомнили тютчевский Овстуг. Георгию Васильевичу еще раз хотелось увидеть родовое гнездо поэта, пообщаться с хранителем усадьбы Владимиром Гамолиным.
В тот раз Метельский задержался в Овстуге на несколько дней. Погостил у старого друга, набрался новых впечатлений, даже отдохнул в тамошнем пансионате, куда определил его гамолинский ученик, председатель местного колхоза Борис Копырнов, с детства унаследовавший от своего учителя любовь к поэзии великого земляка. Договорились не терять связи. И очень скоро от Георгия Васильевича пришло письмо — с его фотоснимками и обещанными стихами:
Дорогой Евгений Васильевич! Высылаю несколько изображений отвратительной физиономии, на которую мне тошно смотреть; может быть, пригодятся. Шлю и несколько стихов — в запас, ибо возможность скорой встречи с Вами весьма сомнительна.
У меня есть воспоминания о встречах с Мариэттой Шагинян, Борисом Пастернаком, Михаилом Дудиным, Владимиром Тендряковым, Георгием Федосеевым, другими интересными людьми, но эти свои опусы я отослал Л.А. Озерову и не имею понятия, что он отобрал для какого-то нового частного альманаха. Что-то будет там напечатано, а посему пока не рискую предложить Вам эти свои воспоминания.
Есть у меня нигде не напечатанная целая серия заметок о том, где, как и когда я обзавелся такими «сувенирами», как зуб мамонта, друза горного хрусталя, керн из самой глубокой в мире буровой скважины, янтари с мушками и т.д. Если это заинтересует Вас, вышлю.
С большим интересом прочитал Ваши публикации о встречах с Евтушенко, Солженицыным, после чего еще раз убедился в Вашем умении рассказывать об обычном живо и интересно. Ваши отчеты о праздновании Дней поэзии всегда запоминаются. Я уже не говорю о блестящих полемических статьях, направленных в адрес одинаково любимой нами поэзии товарища N. У вас острое перо, трезвый взгляд на события, умение едко высмеять бездарность, в то же время не оскорбляя ее носителя. Это дано не каждому, и среди брянских литераторов Вы в этом плане несомненно занимаете первое место. И что особенно приятно: Вы выходите из этого тесного областного круга на общероссийский литературный простор. Вы молоды, талантливы, энергичны, я верю в Ваш успех.
Я сгибаюсь под тяжестью написанного мною — повести о последней любви Тютчева, повести о Мальцове, приключенческого романа на пограничную тему, повести о селе, рассказов о любви, новых стихов — все это объемом более двух тысяч страниц лежит «коликом» на моем окне. Роман об А.К.Толстом седьмой год валяется в местном издательстве. Понимаю, что пишу в стол, что сейчас моя писанина никому не нужна. Пробовал говорить с Посновым (в ту пору руководителем Брянской писательской организации. — Е.П.) о повестях о Тютчеве и Мальцове, но куда там! Не знаю почему, но некоторые брянские литераторы, из тех, что стоят у власти, пренебрежительно относятся ко мне, хотя я ни разу не становился им поперек дороги. Не знаю, чем заслужил эту нелюбовь. Горько думать об этом, ведь плохо ли, хорошо ли, но значительная часть того, что написал, обращена к родным брянским краям, к моей малой родине.
…Простите, что «пустил слезу», но именно с Вами мне хочется поделиться своими бедами.
Искренне желаю Вам новых успехов на таком трудном литературном пути. Здоровья Вам, бодрости и благополучия!
Передайте привет Вашему редактору, с которым мне, к сожалению, не пришлось встретиться, даже поговорить по телефону. Беда в том, что в Брянске теперь негде остановиться хотя бы на день — гостиницы теперь недоступны, — и я ограничен несколькими часами, когда меня увезут на машине из Брянска.
Еще раз — всего Вам доброго!
Ваш Георгий Метельский.
P. S. Буду рад получить от Вас весточку или услышать ваш голос по телефону в Вильнюсе — 61-96-24.
Г.М. 17/1X94 Вильнюс
Письмо, как исповедь…
Последний раз Георгий Васильевич заглядывал в редакцию «Брянских известий» в январе 95 года. Добираться из Вильнюса ему было все труднее (только за визу приходилось выкладывать изрядную сумму в литах). Но в тот раз он был бодр и не скрывал радости: по ходатайству нескольких депутатов Брянской областной Думы, и в первую очередь Б.М. Копырнова, администрация выделила средства на издание книг Метельского. К счастью, он успел их увидеть. Успел подержать в руках…
«Скрещенные стрелы», «Староборское лето» — эти книги Метельского читают и поныне. Для меня же и сегодня наиболее дорога та, с которой начиналось мое открытие писателя. Томик «Листьев дуба» «распух» от вложений и приложений: газетные вырезки, фотоснимки, репродукции… Я довольно часто беру его в руки, выхватываю наугад те или иные страницы — книга, несмотря на обилие вышедших за десятилетия изданий «краеведческого толка», по-прежнему бурлива, свежа, наполнена живым чувством. Среди прочих вложений в книге — стихи Метельского, напечатанные в «Брянских известиях». В том числе и вот эти ностальгические строки — щемяще-искренние, близкие и понятные каждому, кто знает, что такое прощание.
… Как все это давно!
Как все это давно и далеко!
Сколько сосен попало
в войну под удар топора.
И в бору никого,
только память стоит одиноко,
и ей кажется, будто
все это случилось вчера.
Словно жизнь не прошла,
словно юность моя не промчалась,
как звезда, что упала
в слепой августовской ночи,
будто можно начать,
повторить все, что было,
сначала,
будто можно к тем дням
подобрать золотые ключи.
Евгений Потупов
Источник: Брянская учительская газета.-2011.-17 июня(№23). -С. 8